Неточные совпадения
Ободренный успехом первого закона, Беневоленский
начал деятельно приготовляться к изданию второго. Плоды оказались скорые, и на улицах города тем же таинственным путем явился
новый и уже более пространный закон, который гласил тако...
Новый ходок, Пахомыч, взглянул на дело несколько иными глазами, нежели несчастный его предшественник. Он понял так, что теперь самое верное средство — это
начать во все места просьбы писать.
Можно только сказать себе, что прошлое кончилось и что предстоит
начать нечто
новое, нечто такое, от чего охотно бы оборонился, но чего невозможно избыть, потому что оно придет само собою и назовется завтрашним днем.
Был, после
начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о
новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи
новому начальнику.
Начали выбирать зачинщиков из числа неплательщиков податей и уже набрали человек с десяток, как
новое и совершенно диковинное обстоятельство дало делу совсем другой оборот.
С тех пор законодательная деятельность в городе Глупове закипела. Не проходило дня, чтоб не явилось
нового подметного письма и чтобы глуповцы не были чем-нибудь обрадованы. Настал наконец момент, когда Беневоленский
начал даже помышлять о конституции.
Но глуповцам приходилось не до бунтовства; собрались они,
начали тихим манером сговариваться, как бы им «о себе промыслить», но никаких
новых выдумок измыслить не могли, кроме того, что опять выбрали ходока.
Не вопрос о порядке сотворения мира тут важен, а то, что вместе с этим вопросом могло вторгнуться в жизнь какое-то совсем
новое начало, которое, наверное, должно было испортить всю кашу.
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой
новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и
начала Аленку усовещивать.
Едва
начал поправляться город, как
новое легкомыслие осенило бригадира: прельстила его окаянная стрельчиха Домашка.
Всё было ново,
начиная от французских
новых обой до ковра, которым была обтянута вся комната.
И он
начал рассказывать свои столкновения с
новыми учреждениями.
Но Алексей Александрович не чувствовал этого и, напротив того, будучи устранен от прямого участия в правительственной деятельности, яснее чем прежде видел теперь недостатки и ошибки в деятельности других и считал своим долгом указывать на средства к исправлению их. Вскоре после своей разлуки с женой он
начал писать свою первую записку о
новом суде из бесчисленного ряда никому ненужных записок по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.
Ей не только было тяжело, но она
начинала испытывать страх пред
новым, никогда не испытанным ею душевным состоянием.
Беспрестанно начиналось, как будто собиралось музыкальное выражение чувства, но тотчас же оно распадалось на обрывки
новых начал музыкальных выражений, а иногда просто на ничем, кроме прихоти композитора, не связанные, но чрезвычайно сложные звуки.
— Так, так! — проговорил он и тотчас же, взяв карандаш,
начал быстро рисовать. Пятно стеарина давало человеку
новую позу.
Вернувшись в
начале июня в деревню, он вернулся и к своим обычным занятиям. Хозяйство сельское, отношения с мужиками и соседями, домашнее хозяйство, дела сестры и брата, которые были у него на руках, отношения с женою, родными, заботы о ребенке,
новая пчелиная охота, которою он увлекся с нынешней весны, занимали всё его время.
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как
новый ряд воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я
начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
[Текст начинается с
новой страницы,
начало фразы в рукописи отсутствует.] — …хлебом в местах, где голод; я эту часть получше знаю чиновников: рассмотрю самолично, что кому нужно.
Видит теперь все ясно текущее поколение, дивится заблужденьям, смеется над неразумием своих предков, не зря, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отвсюду устремлен пронзительный перст на него же, на него, на текущее поколение; но смеется текущее поколение и самонадеянно, гордо
начинает ряд
новых заблуждений, над которыми также потом посмеются потомки.
Старуха задумалась. Она видела, что дело, точно, как будто выгодно, да только уж слишком
новое и небывалое; а потому
начала сильно побаиваться, чтобы как-нибудь не надул ее этот покупщик; приехал же бог знает откуда, да еще и в ночное время.
Через открытый рот и носовые ноздри
начала она издавать какие-то звуки, какие не бывают и в
новой музыке.
Княгиня очень много говорила и по своей речивости принадлежала к тому разряду людей, которые всегда говорят так, как будто им противоречат, хотя бы никто не говорил ни слова: она то возвышала голос, то, постепенно понижая его, вдруг с
новой живостью
начинала говорить и оглядывалась на присутствующих, но не принимающих участия в разговоре особ, как будто стараясь подкрепить себя этим взглядом.
Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия. Семь лет, толькосемь лет! В
начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что
новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом…
Порфирий Петрович приостановился с достоинством. Раскольников почувствовал прилив какого-то
нового испуга. Мысль о том, что Порфирий считает его за невинного,
начала вдруг пугать его.
К Крестьянину вползла Змея
И говорит: «Сосед!
начнём жить дружно!
Теперь меня тебе стеречься уж не нужно;
Ты видишь, что совсем другая стала я
И кожу нынешней весной переменила».
Однако ж Мужика Змея не убедила.
Мужик схватил обух
И говорит: «Хоть ты и в
новой коже,
Да сердце у тебя всё то же».
И вышиб из соседки дух.
Но Пугачев не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там
новые шайки и опять
начал злодействовать. Слух о его успехах снова распространился. Мы узнали о разорении сибирских крепостей. Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на Москву встревожила начальников войск, беспечно дремавших в надежде на бессилие презренного бунтовщика. Зурин получил повеление переправиться через Волгу.
— Гм!
Новое слово, — заметил вполголоса Базаров. — Но тебе не для чего горячиться, мне ведь это совершенно все равно. Романтик сказал бы: я чувствую, что наши дороги
начинают расходиться, а я просто говорю, что мы друг другу приелись.
Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и
новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком,
начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в армию тысяча восемьсот четвертого году».
«Ведь не так давно стояли же на коленях пред ним, — думал Самгин. — Это был бы смертельный удар революционному движению и
начало каких-то
новых отношений между царем и народом, быть может, именно тех, о которых мечтали славянофилы…»
Она показывала себя совершенно довольной тем, что стала женщиной, она, видимо, даже гордилась
новой ролью, — это можно было заключить по тому, как покровительственно и снисходительно
начала она относиться к Любаше и Татьяне.
— Политика! — ответил Ряхин, подмигнув веселым глазком. — Необходимо припугнуть реакционеров. Если правительство хочет, чтоб ему помогли, — надобно дать нам более широкие права. И оно — даст! — ответил Ряхин, внимательно очищая грушу, и
начал рассказывать
новый успокоительный анекдот.
— Неверно это, выдумка! Никакого духа нету, кроме души. «Душе моя, душе моя — что спиши? Конец приближается». Вот что надобно понять: конец приближается человеку от жизненной тесноты. И это вы, молодой человек, напрасно интеллигентам поклоняетесь, — они вот
начали людей в партии сбивать,
новое солдатство строят.
— Ну… Встретились за городом. Он ходил
новое ружье пробовать. Пошли вместе. Я спросил: почему не берет выкуп за голубей? Он меня учить
начал и получил в ухо, — тут черт его подстрекнул замахнуться на меня ружьем, а я ружье вырвал, и мне бы — прикладом — треснуть…
— Готово, — с радостью объявил Косарев и усердно
начал хвалить кузнеца: — Крепче
новой стала ось; ну и мастер!
Она — дочь кухарки предводителя уездного дворянства,
начала счастливую жизнь любовницей его, быстро израсходовала старика, вышла замуж за ювелира, он сошел с ума; потом она жила с вице-губернатором, теперь живет с актерами, каждый сезон с
новым; город наполнен анекдотами о ее расчетливом цинизме и удивляется ее щедрости: она выстроила больницу для детей, а в гимназиях, мужской и женской, у нее больше двадцати стипендиатов.
Самгин еще в
начале речи Грейман встал и отошел к двери в гостиную, откуда удобно было наблюдать за Таисьей и Шемякиным, — красавец, пошевеливая усами, был похож на кота, готового прыгнуть. Таисья стояла боком к нему, слушая, что говорит ей Дронов. Увидав по лицам людей, что готовится взрыв
нового спора, он решил, что на этот раз с него достаточно, незаметно вышел в прихожую, оделся, пошел домой.
Старик Обломов всякий раз, как увидит их из окошка, так и озаботится мыслью о поправке: призовет плотника,
начнет совещаться, как лучше сделать,
новую ли галерею выстроить или сломать и остатки; потом отпустит его домой, сказав: «Поди себе, а я подумаю».
Еще несколько недель, месяцев покоя, забвения, дружеской ласки — и она встала бы мало-помалу на ноги и
начала бы жить
новой жизнью. А между тем она медлит протянуть к ним доверчиво руки — не из гордости уже, а из пощады, из любви к ним.
И Райский развлекался от мысли о Вере, с утра его манили в разные стороны летучие мысли, свежесть утра, встречи в домашнем гнезде,
новые лица, поле, газета,
новая книга или глава из собственного романа. Вечером только
начинает все прожитое днем сжиматься в один узел, и у кого сознательно, и у кого бессознательно, подводится итог «злобе дня».
Потом со вздохом спрятал тетрадь, взял кучку белых листков и
начал набрасывать программу
нового своего романа.
Райский
начал ходить по комнате, вдумываясь в этот
новый вопрос.
Стало быть, ей, Вере, надо быть бабушкой в свою очередь, отдать всю жизнь другим и путем долга, нескончаемых жертв и труда,
начать «
новую» жизнь, непохожую на ту, которая стащила ее на дно обрыва… любить людей, правду, добро…
Она ушла, очень озабоченная, и с другого дня послушно
начала исполнять
новое обещание, со вздохом отворачивая нос от кипящего кофейника, который носила по утрам барыне.
— Или, например, Ирландия! —
начал Иван Петрович с
новым одушевлением, помолчав, — пишут, страна бедная, есть нечего, картофель один, и тот часто не годится для пищи…
Он даже быстро схватил
новый натянутый холст, поставил на мольберт и
начал мелом крупно чертить молящуюся фигуру. Он вытянул у ней руку и задорно, с яростью, выделывал пальцы; сотрет, опять начертит, опять сотрет — все не выходит!
От этого, бросая в горячем споре бомбу в лагерь неуступчивой старины, в деспотизм своеволия, жадность плантаторов, отыскивая в людях людей, исповедуя и проповедуя человечность, он добродушно и снисходительно воевал с бабушкой, видя, что под старыми, заученными правилами таился здравый смысл и житейская мудрость и лежали семена тех
начал, что безусловно присвоивала себе
новая жизнь, но что было только завалено уродливыми формами и наростами в старой.
Он приветствовал смелые шаги искусства, рукоплескал
новым откровениям и открытиям, видоизменяющим, но не ломающим жизнь, праздновал естественное, но не насильственное рождение
новых ее требований, как праздновал весну с
новой зеленью, не провожая бесплодной и неблагодарной враждой отходящего порядка и отживающих
начал, веря в их историческую неизбежность и неопровержимую, преемственную связь с «
новой весенней зеленью», как бы она нова и ярко-зелена ни была.
Райский перешел из старого дома опять в
новый, в свои комнаты. Козлов переехал к себе, с тем, однако, чтоб после отъезда Татьяны Марковны с Верой поселиться опять у нее в доме. Тушин звал его к себе, просвещать свою колонию,
начиная с него самого. Козлов почесал голову, подумал и вздохнул, глядя — на московскую дорогу.
После всех пришел Марк — и внес
новый взгляд во все то, что она читала, слышала, что знала, взгляд полного и дерзкого отрицания всего, от
начала до конца, небесных и земных авторитетов, старой жизни, старой науки, старых добродетелей и пороков. Он, с преждевременным триумфом, явился к ней предвидя победу, и ошибся.